В Московском Кремле у подножия высочайшей (когда-то) российской колокольни стоит крупнейший в мире колокол. Из-за российской любви ко всему большому и величественному народная молва решила, что нарекли его Царь-Колоколом за колоссальные размеры. Масса колокола составляет около 202 тонн, язык колокола весит 5 тонн. Высота — 6 м 60 см, а диаметр "юбки", т.е. нижней, широкой части колокола — 6 м 14 см. В конце ХХ века в провинции еще бытовала легенда о том, что внутри Царь-Колокола по кругу может ездить повозка, запряжённая тройкой лошадей. Отлит в 1733-35 русскими мастерами И. Ф. и М. И. Маториными. Во время пожара 1737 от "Царя-Колокола" отвалился кусок в 11,5 т. На самом деле имя колокола никак не связано с его величиною. Появилось оно лишь 100 лет спустя после отливки. Архитектор А. А. Монферран в 1836 году увенчал колокол державой — символом царской власти. Благодаря этой державе (а вовсе не из-за своих размеров) колокол и получил своё прозвание "Царь-Колокол".

С раннего детства Ганс часто мечтал и "сочинительствовал", ставил дома спектакли. Любимой его игрой был кукольный театр. В 1816 году мальчик начал работать подмастерьем у портного. Потом была сигаретная фабрика. В четырнадцать лет будущий писатель уехал в столицу Дании — Копенгаген. И устроился в Королевский театр, где играл роли второго плана. В 1829 году был опубликован его рассказ в фантастическом стиле "Пешее путешествие от канала Холмен к восточной оконечности Амагера". В 1835 году Андерсену приносят известность "Сказки". В 1847 году писатель уехал в Англию. Под рождество 1872 года была написана последняя сказка Ганса Христиана Андерсена. В 1872 году писатель получил серьезные травмы в результате падения, от которых лечился в течение трех лет. В 1875 году Ганс Христиан Андерсен скончался. Всемирную известность обрели его сказки "Гадкий утёнок", "Принцесса на горошине", "Дикие лебеди", "Дюймовочка", "Русалочка", "Снежная королева" и многие другие, на которых выросло не одно поколение детей во всем мире. Еще при жизни писателя они были переведены на многие языки, в том числе и на русский.

Вот как пишет в воспоминаниях о Михаиле Луконине другой поэт фронтового поколения Сергей Наровчатов: "Известность раньше всех в нашем поколении пришла к Луконину. Впечатлительный до страстности, он первым выплеснул из сердца увиденное и пережитое в финских снегах. После долгого перерыва — со времён гражданской! Это оказались первые солдатские стихи о войне. На финском фронте побывали поэты старше и опытнее нас, но война их так не обожгла, как нас - двадцатилетних ребят, сразу попавших в её морозное пекло". Начиная читать стихи Луконина, — продолжает Наровчатов, — "…вы сразу понимали, что пришёл новый, незнакомый вам поэт, со своим способом изъяснения, своей интонацией, словарём, взглядом на жизнь… они становились трамплином перед прыжком. Прыжком к великолепным обобщениям, вошедшим потом в философию поколения": Я бы всем запретил охать. Губы сжав - живи! Плакать нельзя! Не позволю в своём присутствии плохо отзываться о жизни, за которую гибли друзья. Последние строки звучали, как лозунг, и они действительно стали лозунгом, активным и наступательным.