С именем Николая Алексеевича Некрасова связана целая эпоха русской поэзии. Некрасов открыл в русской литературе новые пути, стал "печальником горя народного". Помните? …Родная земля! Назови мне такую обитель, Я такого угла не видал, Где бы сеятель твой и хранитель, Где бы русский мужик не стонал… Некрасов умер 8 января 1878 года. Охотник Иван Миронов сокрушался по этому поводу: "Хороший был барин, что и говорить…" Похороны поэта в Петербурге вылились в многолюдную манифестацию. Когда Достоевский сказал на гражданской панихиде, что Некрасова в пантеоне русской поэзии можно поставить вслед за Пушкиным и Лермонтовым, студенческая молодежь закричала ему: "Выше! Выше!"

Свою первую книгу двадцатилетний рабочий московской типографии набирал сам. Он пришел в поэзию сразу со своей неповторимой интонацией. Его язык был резким и в то же время нежным. Как и многим сверстникам, ему не удалось избежать репрессий. Впервые Смеляков был арестован в конце 1934-го. Потом война, плен, а после плена подневольная работа на тульских шахтах. В 1951 году еще один арест и еще три года лагерной жизни. Смеляков был человеком, которого изломало время. Но его поэзию время сломать не смогло. Сегодня в утреннюю пору, Когда обычно даль темна, Я отодвинул набок штору И молча замер у окна. Я плотью чувствую и слышу, Что с этим зимним утром слит, И жизнь моя, как снег на крыше, В спокойном золоте блестит. Еще покроют небо тучи, Еще во двор заглянет зло. Но все-таки насколько лучше, Когда за окнами светло!

Всем пленным гарантировались медицинская помощь, «нормальное питание», сохранение знаков различия и наград и личных вещей. На просьбу Паулюса предоставить ему свободу действий Гитлер ответил решительным отказом. Он не разрешил капитулировать ни 8 января, ни 23-го, когда любое сопротивление армии было уже бесполезно. С фанатическим упрямством Гитлер считал, что немецкий солдат не должен сдаваться в плен и даже в критической обстановке обязан умирать гордо со словами: «Да здравствует Великая Германия!». 9 января, по истечении 24-часового срока ультиматума, советские войска открыли артиллерийский огонь. Началось ожесточенное и кровопролитное сражение, но участь окруженной немецкой группировки была уже предрешена. В 1946 году, давая показания на Нюрнбергском процессе, фельдмаршал Паулюс скажет: «Советская стратегия оказалась настолько выше нашей, что я вряд ли мог понадобиться русским, хотя бы для того, чтобы преподавать в школе унтер-офицеров. Лучшее тому доказательство — исход битвы на Волге, в результате которого я оказался в плену, а также то, что все эти господа сидят здесь на скамье подсудимых».